Loading...

Миллиардер3. Пролог

Миллиардер<sup>3</sup>

Кирилл Бенедиктов

Книга третья

Конец игры

Автор идеи
Константин Рыков

Этногенез

Издательско-торговый дом
«Этногенез»
Москва, 2011

Популярная литература

ООО
«Популярная литература»
Москва, 2011

Пролог

Арктика, 85‑й градус северной широты. Борт ледокола «Россия»


— Они погибли.

Лицо профессора Ремизова скрывал густой мех капюшона, но Чилингарову показалось, что его собеседник с трудом сдерживается, чтобы не закричать. Три дня они ждут, пока «Земля‑2» выйдет на связь. Три дня, украденных у мировой знаменитости, крупнейшего специалиста по искусственным интеллектуальным системам. А терраформирующая станция по-прежнему молчит, и белое безмолвие вокруг словно насмехается над надеждами людей.

Полярник похлопал Ремизова по плечу.

— Не хороните их раньше времени, Аркадий Петрович. У Гумилева — сверхсовременная техника, фантастическая, прямо скажем. «Земля‑2» обладает потрясающим запасом прочности. Да что я вам рассказываю! Взять хотя бы этот ваш искусственный интеллект… «Фрам».

Ремизов вздрогнул.

— Вы не знаете, о чем говорите, Артур Николаевич. Исин… это самое слабое звено «Земли‑2». Помните катастрофы самолетов в прошлом году? Французский лайнер, пропавший в Атлантике?

— При чем здесь самолеты? — недоуменно спросил Чилингаров.

— Все они были оснащены искусственными интеллектами, разработанными в корпорации Гумилева.

Двое мужчин, стоявших у борта верхней палубы ледокола «Россия» и вглядывавшихся в белую пустыню, замерли в напряженном молчании. Чилингаров не знал, как реагировать на неожиданное признание Ремизова, а тот явно не собирался развивать тему.

Аркадий Ремизов был гордостью российской науки, самым молодым членом-корреспондентом РАН, одним из лучших специалистов по проблемам искусственного интеллекта в мире.

Когда на «Земле‑2» стали происходить бессмысленные и страшные убийства, а «Фрам» начал вести себя странно, Чилингаров покинул борт станции, чтобы вернуться на ледокол. В его распоряжении была маленькая спасательная капсула, рассчитанная на двоих. Но Артур Николаевич отправился в путь один и втайне от остальных участников экспедиции — на этом настоял Гумилев, опасавшийся, что, если о миссии Чилингарова станет известно, это вызовет панику на борту и люди начнут драться за место в капсуле, как дрались пассажиры за спасательные шлюпки на «Титанике». Гумилев, подозревавший, что кто-то запустил в компьютерную систему «Земли‑2» вирус, попросил полярника найти лучших специалистов в области искусственного интеллекта. Но все, что успел сделать Чилингаров, — это выдернуть с какой-то международной конференции профессора Ремизова и доставить его на борт «России». Сразу после этого связь с «Землей‑2» оборвалась, и потянулись долгие дни ожидания.

В глубоком кармане дохи Чилингарова пронзительно запищал спутниковый телефон.

— Чилингаров, — отрывисто бросил в трубку начальник экспедиции.

Ремизов обернулся, с надеждой глядя на полярника. Но по тому, как напряглось лицо Чилингарова, понял, что хороших вестей ждать не стоит.

— Да, Владимир Владимирович, — по-военному четко ответил тот невидимому собеседнику. — Нет, пока не нашли. Ищем.

Собеседник его что-то сказал.

— Разумеется, Владимир Владимирович. Как только что-нибудь станет известно. Сразу же сообщу. Да. Делаем все возможное.

— Путин, — коротко объяснил он, убирая телефон обратно в карман.

Ремизов кивнул и что-то сказал, но его слова заглушил шум винтов — высоко в темно-синем небе над ледоколом прошел ярко-желтый, похожий на пузатую стрекозу вертолет. Всего на «России» было четыре вертолета, и все они уже третьи сутки прочесывали ледяную пустыню, в которой бесследно пропала терраформирующая станция «Земля‑2» вместе с экипажем. Пока — безрезультатно.


Пилот борта К‑17 Никита Громов отчаянно хотел спать.

Поиски «Земли‑2» продолжались уже пятьдесят шесть часов, и за все это время он спал не больше четырех часов, да и то в два приема. Но пилотов на «России» было столько же, сколько и вертолетов, то есть четверо. Время, потраченное на сон, автоматически уменьшало шансы обнаружить людей, пропавших в арктической пустыне, — во всяком случае, живыми. А царивший на восемьдесят пятой широте полярный день делал бессмысленным само понятие «ночь». Поэтому Никита, как и трое остальных пилотов, накачивался крепчайшим кофе и энергетиками и глотал бемитил. Когда Громов увидел темное пятно в углу кабины, то понял, что со стимуляторами он переборщил.

Пятно имело форму овала и ритмично пульсировало.

— Ну, нет, — сказал Громов. — Тебя здесь нет, ясно?

— Семнадцатый, — немедленно раздалось в наушниках, — ты с кем там разговариваешь?

Сегодня поиски координировал полковник Бортников, страшный зануда и невероятно мнительный тип.

— Ни с кем, — буркнул Громов, отчаянно моргая. Пятно расплылось и исчезло.

— Точно? — подозрительно переспросили его. — Ну-ка, доложи обстановку, майор.

— Докладываю. Веду поиск в квадрате С‑6. Видимость нормальная. Никаких признаков станции не наблюдаю.

— Ладно, — смилостивился полковник. — Продолжай поиск, семнадцатый. И чтобы больше мне посторонних реплик в эфире не было.

Никита Громов ответил ему мысленно, но очень выразительно. Бортников, в отличие от него, прекрасно высыпался — его-то регулярно подменяли. За пультом сидеть и отдавать распоряжения в микрофон каждый может. Не то что управлять сложнейшей машиной, такой как К‑17…


В этот момент Громов увидел.

Впереди, почти точно по курсу вертолета, темнел на белом снегу какой-то предмет. Приличных размеров — метров десять в диаметре. Но все же недостаточно большой, чтобы быть станцией «Земля‑2».

Он был овальной формы и слегка пульсировал.

— Черт, — прошептал Громов (чтобы не услышал зануда Бортников). — Опять двадцать пять, за рыбу деньги…

Что означала эта присказка, он понятия не имел, но это было любимое выражение его деда, тоже летчика, прошедшего Великую войну и сбившего двадцать семь немецких самолетов.

Он потер глаза тыльной стороной ладони. Темный овал никуда не делся и даже не перестал пульсировать. Теперь майор четко видел, что это палатка, трепещущая на арктическом ветру.

Рядом с палаткой стоял человек и изо всех сил махал руками.

«Надеюсь, это не глюк», — подумал Громов, снижаясь. К‑17 был маленьким юрким разведчиком, не предназначенным для спасательных операций, но, судя по показаниям приборов, до ледокола было восемнадцать морских миль — «Россия» преодолеет это расстояние за два часа. Громов надеялся, что те, кого он нашел, продержатся это время. Сейчас он скинет на лед контейнер с аварийным запасом продуктов, лекарствами и радиомаячком и передаст координаты палатки Бортникову. А потом можно будет наконец выспаться…

Человек у палатки нетерпеливо подпрыгивал, как будто хотел дотянуться до снижавшегося вертолета. «Странно, — подумал Громов, — почему он один?»

Но тут полог палатки откинули в сторону, и Никита увидел еще двоих — в странной черной форме и шлемах, какие он видел в старых фильмах про войну, — в таком шлеме, наверное, летал на своем «Яке» дед.

— «Россия», — сказал Громов в микрофон, — я семнадцатый, наблюдаю внизу что-то странное.

«Сейчас Бортников разорется, — подумал он. — А как по-другому? Вижу трех мужиков в не нашей форме? И какую-то железную хрень, похожую на полевую кухню, с длинной трубой? Елки зеленые, да это ведь не мужики!»

И точно — внизу, у палатки, стояли девки. Три девки в черной с серебром форме. Две направляли на вертолет железную трубу, третья — та, что подпрыгивала, — держала в руке что-то похожее на короткий толстый автомат.

— «Россия», — позвал Никита, — у меня чрезвычайная ситуация…

Но Бортников молчал. В наушниках стоял жуткий треск, и Громов понял, что «Россия» его не слышит.

— Вот, значит, как, — сказал майор и потянул на себя штурвал, уводя вертолет вверх. — Засада, значит.

Автомат в руке белокурой девушки дернулся с резким квакающим звуком, и по дну К‑17 застучали чьи-то злые железные пальцы.


— Марта, Хельга, возьмите летчика и перенесите в палатку, — распорядилась оберлейтенант Шарлотта Фриз.

Русский летчик был без сознания. Выстрел из портативного «металлического луча» пробил дно его машины, но крошечные металлические пульки прошли в полуметре от кресла — Шарлотта специально стреляла так, чтобы не задеть пилота. Вертолет, раскрашенный в веселый ярко-желтый цвет, неловко зарывшись носом в снег, торчал в двадцати метрах от палатки. Электроимпульсная пушка вывела из строя радиосвязь, но оберлейтенант Фриз отдавала себе отчет в том, что еще час-два — и пропавшую машину начнут искать. Времени у нее оставалось немного, а задача, которую поставила перед ней Мария фон Белов, была сложной.

Когда русского перенесли в палатку, Шарлотта знаком велела Марте и Хельге выйти. То, что должно было здесь произойти, не предназначалось для глаз и ушей непосвященных.

Убедившись, что ее подчиненные отошли на достаточное расстояние, Шарлотта Фриз расстегнула ворот теплой меховой куртки и вытащила висевшую на прочной стальной цепочке фигурку Орла, сделанную из серебристого металла.


«Это величайшая ценность Рейха, — сказала ей Мария фон Белов, вручая Орла. — Она принадлежит не мне, а фюреру. Вы понимаете, оберлейтенант, какое доверие я вам оказываю?»

У Шарлотты перехватило дыхание. Она кончиками пальцев дотронулась до фигурки — та показалась ей очень холодной.

«Я не заслуживаю такой чести, — проговорила Фриз упавшим голосом. — Я не могу…»

«Бросьте, оберлейтенант, — рассердилась Мария фон Белов. — Это не честь, а обязанность! Вы должны выполнить задание чрезвычайной важности и вернуть мне предмет в целости и сохранности. Вам ясно?»

«Так точно, рейхсфюрер! — Шарлотта вытянулась в струну и крепко зажала Орла в кулаке. — Разрешите уточнить детали задания?»


Прежде всего оберлейтенант убедилась, что запястья русского надежно скованы стальными наручниками. Затем поднесла к лицу пилота ватку, пропитанную нашатырным спиртом. Когда пленник открыл глаза, Шарлотта Фриз вытянула вперед руку с Орлом и, с трудом выговаривая русские слова, принялась повторять текст, который велела ей выучить Мария фон Белов.


Телефон зазвонил в ту самую минуту, когда Артур Чилингаров наконец провалился в глубокий и черный, как омут, сон.

— Артур Николаевич, мы их нашли! — Голос Бортникова доносился откуда-то издалека, будто майор находился не в рубке двумя палубами ниже, а на другом конце света. — Сигнал радиомаячка в квадрате В‑25!

— Кто сейчас в том районе? — Чилингаров мгновенно вынырнул из омута, собрался, надел лежащие на прикроватной тумбочке очки и взглянул на светящийся над дверью циферблат часов — было пятнадцать минут четвертого.

— Лейтенант Кривошеев. Докладывает, что видит большую полынью или трещину, длиной до километра, сигнал идет оттуда. Какие будут указания?

Чилингаров с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Вроде бы всем хорош майор, честный и добросовестный служака, но инициативы ни на копейку.

— Кривошеев пусть ведет визуальный поиск. А вы собирайте спасателей и готовьте «корову». Отправляемся в квадрат В‑25 немедленно. Я лечу со спасательной группой.

— Есть, товарищ руководитель экспедиции, — отрапортовал Бортников. Ему, кажется, полегчало. — Еще одно… Пропал вертолет майора Громова в квадрате С‑6. Около двух часов назад перестал выходить на связь.

«Что за чертовщина, — устало подумал Чилингаров. — Не 85‑я параллель, а Бермудский треугольник какой-то…»

— Вышлите на поиски свободные машины, — распорядился он. — Тем более что Гумилева мы, кажется, отыскали…


Не заметить ярко-оранжевые жилеты на поверхности темно-свинцовых вод было невозможно.

Их было всего пять — лейтенант Кривошеев успел несколько раз пересчитать оранжевые пятна, пока закладывал вираж над длинной и узкой, как шрам от гигантской сабли, полыньей. И никаких следов «Земли‑2». Радиомаячок, по сигналу которого он отыскал полынью, судя по всему, находился не на борту станции, а в вещмешке одного из ее пассажиров. Да и живы ли те, внизу? Кривошеев видел лишь, как невысокая волна колыхала яркие оранжевые мешки, — ничего похожего на осмысленные движения не было видно. Мертвые? Без сознания? Опуститься на лед Кривошеев не мог — края полыньи были подтаявшими и ненадежными, а ближайшая площадка, пригодная для посадки, находилась за торосами. Оставалось только ждать — спасательный борт с «России» вылетел уже двадцать минут назад.


«Ми‑26», зовущийся на жаргоне летчиков «летающей коровой», перевалил через острый гребень полукилометровой ледяной стены, нависающей над полыньей с юга.

Один из лучших вертолетов на планете, «Ми‑26» был разработан еще во времена Советского Союза в легендарном КБ Миля. Надежный, мощный, настоящий великан среди геликоптеров, «Ми‑26» способен нести в своем железном чреве целую десантную роту — или шестьдесят носилок с ранеными.

Десять лет назад Артур Чилингаров уже летал на «Ми‑26» над Северным Ледовитым океаном, но то была сверхдальняя экспедиция, призванная показать всему миру невероятные возможности крупнейшего в мире транспортного вертолета. Нынешний бросок «коровы» по сравнению с тем давним перелетом был крошечным — всего сорок километров, но сегодня старый полярник волновался куда сильнее.

Дело было не только в том, что за проектом Андрея Гумилева внимательно следили в Кремле.

Чилингаров, как никто другой, понимал, что от того, чем закончится амбициозная миссия «Земли‑2», зависит будущее освоения Арктики. А Арктика была для Артура Николаевича всем — жизнью, судьбой, страстью. Почти полвека он отдал этому суровому, удивительному краю, который — в это Чилингаров свято верил — самой природой был предназначен для того, чтобы стать неисчерпаемой кладовой России. Последние годы невидимая битва за Арктику обострилась до предела: на сказочные богатства шельфа Северного Ледовитого океана точили зубы и США, и Норвегия, и Канада. В этом противостоянии появление такой мощной машины, как «Земля‑2», могло стать неубиваемым козырем, меняющим всю расстановку сил на игровом поле.

Когда «Земля‑2» не вышла на связь, Чилингаров почувствовал себя обманутым. Он верил в Гумилева и его корпорацию, в которой работали молодые светлые головы, создавшие новое чудо света — терраформирующую станцию. Ничего подобного не было ни в Америке, ни в Европе. «Земля‑2» просто обязана была справиться со своей задачей, она не имела права так бесславно пропасть…

Потом, немного успокоившись, Чилингаров сказал себе — исчезновение станции не может быть простым несчастным случаем, для этого «Земля‑2» чересчур сложно устроена и снабжена хитрыми системами защиты. Где-то там, на дне Северного Ледовитого океана, Гумилев и его люди столкнулись с чем-то враждебным, и это что-то погубило экспедицию.

Артур Николаевич хорошо помнил трагедию подлодки «Курск», затонувшей в Баренцевом море девять лет назад. Чилингаров был одним из немногих людей в стране, посвященных в мрачную тайну «Курска», и знал, что причиной гибели подлодки была атака другой субмарины, американской. Американцы сразу же принесли извинения, сославшись на неисправность приборов, и на самом высоком уровне было принято решение не идти на конфликт, который мог обернуться Третьей мировой войной. Но у Чилингарова до сих пор не было уверенности в том, что тогда американцы говорили правду. Нападение на «Курск» могло быть осознанным, спланированным заранее, и точно так же неизвестные враги могли погубить «Землю‑2». Особенно если они знали о целях экспедиции…

Тогда он начал планировать действия по поиску и спасению станции совсем по-другому: не как полярный исследователь, а как полководец и стратег, противостоящий невидимому, но мощному врагу. И сейчас, приближаясь к квадрату В‑25, Чилингаров словно бы проводил военную операцию. Помимо десяти спасателей — лучших людей из ведомства Шойгу — на борту «летающей коровы» было двадцать бойцов спецназа ВМФ, вооруженных бесшумными автоматами «Вал» и подводными пистолетами СПП‑1.

Тридцать человек — больше трети того числа, которое могла поднять «летающая корова». На борту «Земли‑2» было пятьдесят членов экипажа и пассажиров. Если случится чудо и все они выжили, их просто некуда будет грузить.

Но это, сказал себе Чилингаров, меньшая из всех проблем. Можно будет оставить на льдине спецназовцев: «Ми‑26» обернется туда-обратно за полтора часа, за это время ничего с тренированными парнями не случится. Да он и сам с радостью уступит свое место на борту вертолета, лишь бы только с людьми Гумилева все было в порядке…

Через десять минут он понял, что высаживать на лед никого не придется.


Спасшихся было пятеро, и все они были без сознания.

«Летающая корова» зависла в десяти метрах над черным зеркалом полыньи, и из ее стального брюха выпали похожие на белую паутину тросы. По ним скользнули к воде спасатели в красных надувных жилетах. На минуту красные и оранжевые цвета перемешались — спасатели вылавливали из ледяных волн плававшие на поверхности тела и надевали на них кожаные ремни, пристегнутые к тросам. Потом тросы начали медленно втягиваться в чрево огромного вертолета — вместе со спасателями и спасенными. Первым на борт подняли старика с изможденным, белым, как молоко, лицом — Чилингаров с трудом узнал в нем бравого генерала Свиридова. Рука генерала, когда Артур Николаевич дотронулся до нее, была холодной и твердой, как у трупа.

— Он жив, — заверил Чилингарова один из спасателей. — Сейчас вколем ему «антишок», и он очнется.

— А остальные? — спросил Артур Николаевич.

Спасатель пожал плечами.

— Все живы. Им повезло, что Кривошеев сразу засек их маячок. В такой воде больше двух часов даже в спецкомбинезонах не продержаться.

«Ошибаешься», — подумал Чилингаров. Разработанные в корпорации Гумилева комбинезоны были фактически автономными системами жизнеобеспечения — они не пропускали тепло, экранировали жесткое излучение и были снабжены запасом витаминизированной воды, достаточным для того, чтобы поддерживать силы в течение нескольких суток. Впрочем, это были секретные разработки, и ничего удивительного, что ребята из МЧС о них еще не слышали.

Вторым спасенным оказался Михаил Беленин. Олигарх выглядел гораздо лучше генерала; его лицо заросло жесткой черной щетиной, но осталось таким же мясистым и упитанным. Чилингаров не имел причин хорошо относиться к Беленину и все же при виде живого олигарха испытал некоторое облегчение: он отдавал себе отчет в том, сколько проблем могло бы возникнуть у организаторов экспедиции, если бы выяснилось, что человек, занимающий восьмую позицию в российском списке «Форбс», бесследно сгинул в арктических льдах.

Третьей была девушка, в которой полярник не без труда узнал няню маленькой дочки Андрея Гумилева. Когда-то смуглая, а теперь просто желтая кожа туго обтягивала скулы Марго Сафиной, делая ее похожей на страшноватую мумию. Но девушка пришла в себя первой, еще до того, как врач с эмблемой МЧС на рукаве сделал ей в вену антишоковую инъекцию.

— Где Андрей? — еле шевеля потрескавшимися губами, проговорила она.

Чилингаров понятия не имел, где Гумилев, но успокаивающе погладил девушку по тонкой руке.

— Все хорошо, милая, — сказал он. — Теперь все будет хорошо.

Марго хотела что-то сказать, но силы оставили ее, и она только глубоко вздохнула, прикрыв глаза.

Четвертым в вертолет подняли Кирсана Илюмжинова. Калмык выглядел так, словно только что прилег отдохнуть — на его непроницаемом восточном лице застыло выражение Будды, ушедшего в нирвану.

Последним на борт «Ми‑26» доставили высокого худого мужчину со светлой бородой.

— Господи, — вырвалось у Чилингарова, который всю жизнь считал себя атеистом. — Андрюша… живой!

Врач сделал Гумилеву укол, но, в отличие от других спасенных, Андрей так и не пришел в себя.

— Срочно готовьте реанимационную установку! — распорядился врач. — Подключайте дефибриллятор!

— Что с ним? — спросил Чилингаров.

— Общее переохлаждение. Остановка сердца. Еще пятнадцать минут — и было бы поздно.


Андрей Гумилев открыл глаза вечером следующего дня. Он находился в помещении, совсем не похожем на оборудованные по последнему слову техники каюты «Земли‑2». Узкая жесткая койка, никелированная стойка капельницы унылый казенного вида шкаф с какими-то пузырьками. Через иллюминатор проникал ослепительно белый свет — значит, он уже не на дне океана, а на поверхности.

Гумилеву казалось, что он вынырнул из глубин какого-то чудовищно реалистичного кошмара — и требовалось огромное усилие, чтобы разобраться в хитросплетении настоящих и пригрезившихся ему ужасов.

Над ним склонилось чье-то озабоченное лицо.

— Пришли в себя, Андрей Львович? Ну вот и славно! Сейчас сделаем укольчик, и вы сразу почувствуете себя бодрее…

«Кто это? — подумал Гумилев. — Врач? Наш или…»

Его передернуло. В кошмаре, который ему снился, тоже были врачи — во всяком случае, халаты на них были белые. Но то, что они делали, было слишком страшно, чтобы быть правдой. Это сон, сказал он себе, всего лишь сон.

— Все хорошо, Андрей Львович, — успокаивающе мурлыкал между тем доктор, набирая в шприц жидкость из стеклянной ампулы. — Дайте-ка сюда вашу ручку… не бойтесь, больно не будет, я введу прямо в капельницу…

Гумилев скосил глаза и увидел присосавшегося к правой руке зеленого «паука», от которого тянулся к капельнице тонкий прозрачный катетер. Человек в белом халате наклонился, в руке у него блеснула игла…

…, внизу, тоже кололи его, вспомнил Андрей. В их шприцах была красная жидкость, после этих уколов ужасно болели вены и, что хуже всего, в голове словно поселялся кто-то чужой. Этот чужой нашептывал ему какие-то слова, неправильные, нехорошие, от них Андрея мутило, рвало горькой желчью, а в позвоночник словно ввинчивалось острое зазубренное сверло…

— Нет!!! — крикнул Гумилев, рванувшись. Руку пронзила боль, зеленый «паук» повис на своей прозрачной паутине, из жала его вытекла рубиновая капля крови.

Доктор изумленно уставился на Андрея.

— Что с вами, Андрей Львович? Вы не узнаете меня?

Гумилев помотал головой. Зря он это сделал — комната закружилась, потеряла четкие очертания.

— Я корабельный доктор, — донеслось до него из зыбких, расплывающихся далей. — Юрий Сергеевич Белоусов. Я лечил вашу дочку, когда она упала и разбила себе бровь, — помните?

И тут Андрей окончательно пришел в себя.

— Маруся, — прошептал он побелевшими губами. — Доктор… моя дочь… Маруся… где она?

— Всему свое время. — Голос доктора звучал все так же благодушно, но Андрея это благодушие обмануть не могло. — Для начала вам нужно поправиться. Экий вы, батенька, вспыльчивый. Вырвали с мясом иголку… Придется вас теперь, извините, колоть еще раз, в другую руку. А что ж вы хотели? В musculus gluteus такое лекарство, знаете ли, не колют…

Он потянулся за свисающим катетером, но Гумилев перехватил его запястье.

— Доктор, — сказал он свистящим шепотом, — я не больной и не сумасшедший, чтобы так со мной разговаривать. Скажите мне правду: что с моей дочерью?

Доктор Белоусов вздохнул. Аккуратно высвободил руку.

— Мне очень неприятно об этом говорить, Андрей Львович… Спасательная операция продолжалась три дня. Наши летчики… они не щадили себя.

— Что с моей дочерью? — повторил Гумилев.

— Ее не нашли, Андрей Львович. Поверьте, мне очень жаль.

Миллиардер<sup>3</sup>

Кирилл Бенедиктов

Книга третья

Конец игры

Автор идеи
Константин Рыков

Этногенез

Издательско-торговый дом
«Этногенез»
Москва, 2011

Популярная литература

ООО
«Популярная литература»
Москва, 2011

Пролог

Арктика, 85‑й градус северной широты. Борт ледокола «Россия»


— Они погибли.

Лицо профессора Ремизова скрывал густой мех капюшона, но Чилингарову показалось, что его собеседник с трудом сдерживается, чтобы не закричать. Три дня они ждут, пока «Земля‑2» выйдет на связь. Три дня, украденных у мировой знаменитости, крупнейшего специалиста по искусственным интеллектуальным системам. А терраформирующая станция по-прежнему молчит, и белое безмолвие вокруг словно насмехается над надеждами людей.

Полярник похлопал Ремизова по плечу.

— Не хороните их раньше времени, Аркадий Петрович. У Гумилева — сверхсовременная техника, фантастическая, прямо скажем. «Земля‑2» обладает потрясающим запасом прочности. Да что я вам рассказываю! Взять хотя бы этот ваш искусственный интеллект… «Фрам».

Ремизов вздрогнул.

— Вы не знаете, о чем говорите, Артур Николаевич. Исин… это самое слабое звено «Земли‑2». Помните катастрофы самолетов в прошлом году? Французский лайнер, пропавший в Атлантике?

— При чем здесь самолеты? — недоуменно спросил Чилингаров.

— Все они были оснащены искусственными интеллектами, разработанными в корпорации Гумилева.

Двое мужчин, стоявших у борта верхней палубы ледокола «Россия» и вглядывавшихся в белую пустыню, замерли в напряженном молчании. Чилингаров не знал, как реагировать на неожиданное признание Ремизова, а тот явно не собирался развивать тему.

Аркадий Ремизов был гордостью российской науки, самым молодым членом-корреспондентом РАН, одним из лучших специалистов по проблемам искусственного интеллекта в мире.

Когда на «Земле‑2» стали происходить бессмысленные и страшные убийства, а «Фрам» начал вести себя странно, Чилингаров покинул борт станции, чтобы вернуться на ледокол. В его распоряжении была маленькая спасательная капсула, рассчитанная на двоих. Но Артур Николаевич отправился в путь один и втайне от остальных участников экспедиции — на этом настоял Гумилев, опасавшийся, что, если о миссии Чилингарова станет известно, это вызовет панику на борту и люди начнут драться за место в капсуле, как дрались пассажиры за спасательные шлюпки на «Титанике». Гумилев, подозревавший, что кто-то запустил в компьютерную систему «Земли‑2» вирус, попросил полярника найти лучших специалистов в области искусственного интеллекта. Но все, что успел сделать Чилингаров, — это выдернуть с какой-то международной конференции профессора Ремизова и доставить его на борт «России». Сразу после этого связь с «Землей‑2» оборвалась, и потянулись долгие дни ожидания.

В глубоком кармане дохи Чилингарова пронзительно запищал спутниковый телефон.

— Чилингаров, — отрывисто бросил в трубку начальник экспедиции.

Ремизов обернулся, с надеждой глядя на полярника. Но по тому, как напряглось лицо Чилингарова, понял, что хороших вестей ждать не стоит.

— Да, Владимир Владимирович, — по-военному четко ответил тот невидимому собеседнику. — Нет, пока не нашли. Ищем.

Собеседник его что-то сказал.

— Разумеется, Владимир Владимирович. Как только что-нибудь станет известно. Сразу же сообщу. Да. Делаем все возможное.

— Путин, — коротко объяснил он, убирая телефон обратно в карман.

Ремизов кивнул и что-то сказал, но его слова заглушил шум винтов — высоко в темно-синем небе над ледоколом прошел ярко-желтый, похожий на пузатую стрекозу вертолет. Всего на «России» было четыре вертолета, и все они уже третьи сутки прочесывали ледяную пустыню, в которой бесследно пропала терраформирующая станция «Земля‑2» вместе с экипажем. Пока — безрезультатно.


Пилот борта К‑17 Никита Громов отчаянно хотел спать.

Поиски «Земли‑2» продолжались уже пятьдесят шесть часов, и за все это время он спал не больше четырех часов, да и то в два приема. Но пилотов на «России» было столько же, сколько и вертолетов, то есть четверо. Время, потраченное на сон, автоматически уменьшало шансы обнаружить людей, пропавших в арктической пустыне, — во всяком случае, живыми. А царивший на восемьдесят пятой широте полярный день делал бессмысленным само понятие «ночь». Поэтому Никита, как и трое остальных пилотов, накачивался крепчайшим кофе и энергетиками и глотал бемитил. Когда Громов увидел темное пятно в углу кабины, то понял, что со стимуляторами он переборщил.

Пятно имело форму овала и ритмично пульсировало.

— Ну, нет, — сказал Громов. — Тебя здесь нет, ясно?

— Семнадцатый, — немедленно раздалось в наушниках, — ты с кем там разговариваешь?

Сегодня поиски координировал полковник Бортников, страшный зануда и невероятно мнительный тип.

— Ни с кем, — буркнул Громов, отчаянно моргая. Пятно расплылось и исчезло.

— Точно? — подозрительно переспросили его. — Ну-ка, доложи обстановку, майор.

— Докладываю. Веду поиск в квадрате С‑6. Видимость нормальная. Никаких признаков станции не наблюдаю.

— Ладно, — смилостивился полковник. — Продолжай поиск, семнадцатый. И чтобы больше мне посторонних реплик в эфире не было.

Никита Громов ответил ему мысленно, но очень выразительно. Бортников, в отличие от него, прекрасно высыпался — его-то регулярно подменяли. За пультом сидеть и отдавать распоряжения в микрофон каждый может. Не то что управлять сложнейшей машиной, такой как К‑17…


В этот момент Громов увидел.

Впереди, почти точно по курсу вертолета, темнел на белом снегу какой-то предмет. Приличных размеров — метров десять в диаметре. Но все же недостаточно большой, чтобы быть станцией «Земля‑2».

Он был овальной формы и слегка пульсировал.

— Черт, — прошептал Громов (чтобы не услышал зануда Бортников). — Опять двадцать пять, за рыбу деньги…

Что означала эта присказка, он понятия не имел, но это было любимое выражение его деда, тоже летчика, прошедшего Великую войну и сбившего двадцать семь немецких самолетов.

Он потер глаза тыльной стороной ладони. Темный овал никуда не делся и даже не перестал пульсировать. Теперь майор четко видел, что это палатка, трепещущая на арктическом ветру.

Рядом с палаткой стоял человек и изо всех сил махал руками.

«Надеюсь, это не глюк», — подумал Громов, снижаясь. К‑17 был маленьким юрким разведчиком, не предназначенным для спасательных операций, но, судя по показаниям приборов, до ледокола было восемнадцать морских миль — «Россия» преодолеет это расстояние за два часа. Громов надеялся, что те, кого он нашел, продержатся это время. Сейчас он скинет на лед контейнер с аварийным запасом продуктов, лекарствами и радиомаячком и передаст координаты палатки Бортникову. А потом можно будет наконец выспаться…

Человек у палатки нетерпеливо подпрыгивал, как будто хотел дотянуться до снижавшегося вертолета. «Странно, — подумал Громов, — почему он один?»

Но тут полог палатки откинули в сторону, и Никита увидел еще двоих — в странной черной форме и шлемах, какие он видел в старых фильмах про войну, — в таком шлеме, наверное, летал на своем «Яке» дед.

— «Россия», — сказал Громов в микрофон, — я семнадцатый, наблюдаю внизу что-то странное.

«Сейчас Бортников разорется, — подумал он. — А как по-другому? Вижу трех мужиков в не нашей форме? И какую-то железную хрень, похожую на полевую кухню, с длинной трубой? Елки зеленые, да это ведь не мужики!»

И точно — внизу, у палатки, стояли девки. Три девки в черной с серебром форме. Две направляли на вертолет железную трубу, третья — та, что подпрыгивала, — держала в руке что-то похожее на короткий толстый автомат.

— «Россия», — позвал Никита, — у меня чрезвычайная ситуация…

Но Бортников молчал. В наушниках стоял жуткий треск, и Громов понял, что «Россия» его не слышит.

— Вот, значит, как, — сказал майор и потянул на себя штурвал, уводя вертолет вверх. — Засада, значит.

Автомат в руке белокурой девушки дернулся с резким квакающим звуком, и по дну К‑17 застучали чьи-то злые железные пальцы.


— Марта, Хельга, возьмите летчика и перенесите в палатку, — распорядилась оберлейтенант Шарлотта Фриз.

Русский летчик был без сознания. Выстрел из портативного «металлического луча» пробил дно его машины, но крошечные металлические пульки прошли в полуметре от кресла — Шарлотта специально стреляла так, чтобы не задеть пилота. Вертолет, раскрашенный в веселый ярко-желтый цвет, неловко зарывшись носом в снег, торчал в двадцати метрах от палатки. Электроимпульсная пушка вывела из строя радиосвязь, но оберлейтенант Фриз отдавала себе отчет в том, что еще час-два — и пропавшую машину начнут искать. Времени у нее оставалось немного, а задача, которую поставила перед ней Мария фон Белов, была сложной.

Когда русского перенесли в палатку, Шарлотта знаком велела Марте и Хельге выйти. То, что должно было здесь произойти, не предназначалось для глаз и ушей непосвященных.

Убедившись, что ее подчиненные отошли на достаточное расстояние, Шарлотта Фриз расстегнула ворот теплой меховой куртки и вытащила висевшую на прочной стальной цепочке фигурку Орла, сделанную из серебристого металла.


«Это величайшая ценность Рейха, — сказала ей Мария фон Белов, вручая Орла. — Она принадлежит не мне, а фюреру. Вы понимаете, оберлейтенант, какое доверие я вам оказываю?»

У Шарлотты перехватило дыхание. Она кончиками пальцев дотронулась до фигурки — та показалась ей очень холодной.

«Я не заслуживаю такой чести, — проговорила Фриз упавшим голосом. — Я не могу…»

«Бросьте, оберлейтенант, — рассердилась Мария фон Белов. — Это не честь, а обязанность! Вы должны выполнить задание чрезвычайной важности и вернуть мне предмет в целости и сохранности. Вам ясно?»

«Так точно, рейхсфюрер! — Шарлотта вытянулась в струну и крепко зажала Орла в кулаке. — Разрешите уточнить детали задания?»


Прежде всего оберлейтенант убедилась, что запястья русского надежно скованы стальными наручниками. Затем поднесла к лицу пилота ватку, пропитанную нашатырным спиртом. Когда пленник открыл глаза, Шарлотта Фриз вытянула вперед руку с Орлом и, с трудом выговаривая русские слова, принялась повторять текст, который велела ей выучить Мария фон Белов.


Телефон зазвонил в ту самую минуту, когда Артур Чилингаров наконец провалился в глубокий и черный, как омут, сон.

— Артур Николаевич, мы их нашли! — Голос Бортникова доносился откуда-то издалека, будто майор находился не в рубке двумя палубами ниже, а на другом конце света. — Сигнал радиомаячка в квадрате В‑25!

— Кто сейчас в том районе? — Чилингаров мгновенно вынырнул из омута, собрался, надел лежащие на прикроватной тумбочке очки и взглянул на светящийся над дверью циферблат часов — было пятнадцать минут четвертого.

— Лейтенант Кривошеев. Докладывает, что видит большую полынью или трещину, длиной до километра, сигнал идет оттуда. Какие будут указания?

Чилингаров с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Вроде бы всем хорош майор, честный и добросовестный служака, но инициативы ни на копейку.

— Кривошеев пусть ведет визуальный поиск. А вы собирайте спасателей и готовьте «корову». Отправляемся в квадрат В‑25 немедленно. Я лечу со спасательной группой.

— Есть, товарищ руководитель экспедиции, — отрапортовал Бортников. Ему, кажется, полегчало. — Еще одно… Пропал вертолет майора Громова в квадрате С‑6. Около двух часов назад перестал выходить на связь.

«Что за чертовщина, — устало подумал Чилингаров. — Не 85‑я параллель, а Бермудский треугольник какой-то…»

— Вышлите на поиски свободные машины, — распорядился он. — Тем более что Гумилева мы, кажется, отыскали…


Не заметить ярко-оранжевые жилеты на поверхности темно-свинцовых вод было невозможно.

Их было всего пять — лейтенант Кривошеев успел несколько раз пересчитать оранжевые пятна, пока закладывал вираж над длинной и узкой, как шрам от гигантской сабли, полыньей. И никаких следов «Земли‑2». Радиомаячок, по сигналу которого он отыскал полынью, судя по всему, находился не на борту станции, а в вещмешке одного из ее пассажиров. Да и живы ли те, внизу? Кривошеев видел лишь, как невысокая волна колыхала яркие оранжевые мешки, — ничего похожего на осмысленные движения не было видно. Мертвые? Без сознания? Опуститься на лед Кривошеев не мог — края полыньи были подтаявшими и ненадежными, а ближайшая площадка, пригодная для посадки, находилась за торосами. Оставалось только ждать — спасательный борт с «России» вылетел уже двадцать минут назад.


«Ми‑26», зовущийся на жаргоне летчиков «летающей коровой», перевалил через острый гребень полукилометровой ледяной стены, нависающей над полыньей с юга.

Один из лучших вертолетов на планете, «Ми‑26» был разработан еще во времена Советского Союза в легендарном КБ Миля. Надежный, мощный, настоящий великан среди геликоптеров, «Ми‑26» способен нести в своем железном чреве целую десантную роту — или шестьдесят носилок с ранеными.

Десять лет назад Артур Чилингаров уже летал на «Ми‑26» над Северным Ледовитым океаном, но то была сверхдальняя экспедиция, призванная показать всему миру невероятные возможности крупнейшего в мире транспортного вертолета. Нынешний бросок «коровы» по сравнению с тем давним перелетом был крошечным — всего сорок километров, но сегодня старый полярник волновался куда сильнее.

Дело было не только в том, что за проектом Андрея Гумилева внимательно следили в Кремле.

Чилингаров, как никто другой, понимал, что от того, чем закончится амбициозная миссия «Земли‑2», зависит будущее освоения Арктики. А Арктика была для Артура Николаевича всем — жизнью, судьбой, страстью. Почти полвека он отдал этому суровому, удивительному краю, который — в это Чилингаров свято верил — самой природой был предназначен для того, чтобы стать неисчерпаемой кладовой России. Последние годы невидимая битва за Арктику обострилась до предела: на сказочные богатства шельфа Северного Ледовитого океана точили зубы и США, и Норвегия, и Канада. В этом противостоянии появление такой мощной машины, как «Земля‑2», могло стать неубиваемым козырем, меняющим всю расстановку сил на игровом поле.

Когда «Земля‑2» не вышла на связь, Чилингаров почувствовал себя обманутым. Он верил в Гумилева и его корпорацию, в которой работали молодые светлые головы, создавшие новое чудо света — терраформирующую станцию. Ничего подобного не было ни в Америке, ни в Европе. «Земля‑2» просто обязана была справиться со своей задачей, она не имела права так бесславно пропасть…

Потом, немного успокоившись, Чилингаров сказал себе — исчезновение станции не может быть простым несчастным случаем, для этого «Земля‑2» чересчур сложно устроена и снабжена хитрыми системами защиты. Где-то там, на дне Северного Ледовитого океана, Гумилев и его люди столкнулись с чем-то враждебным, и это что-то погубило экспедицию.

Артур Николаевич хорошо помнил трагедию подлодки «Курск», затонувшей в Баренцевом море девять лет назад. Чилингаров был одним из немногих людей в стране, посвященных в мрачную тайну «Курска», и знал, что причиной гибели подлодки была атака другой субмарины, американской. Американцы сразу же принесли извинения, сославшись на неисправность приборов, и на самом высоком уровне было принято решение не идти на конфликт, который мог обернуться Третьей мировой войной. Но у Чилингарова до сих пор не было уверенности в том, что тогда американцы говорили правду. Нападение на «Курск» могло быть осознанным, спланированным заранее, и точно так же неизвестные враги могли погубить «Землю‑2». Особенно если они знали о целях экспедиции…

Тогда он начал планировать действия по поиску и спасению станции совсем по-другому: не как полярный исследователь, а как полководец и стратег, противостоящий невидимому, но мощному врагу. И сейчас, приближаясь к квадрату В‑25, Чилингаров словно бы проводил военную операцию. Помимо десяти спасателей — лучших людей из ведомства Шойгу — на борту «летающей коровы» было двадцать бойцов спецназа ВМФ, вооруженных бесшумными автоматами «Вал» и подводными пистолетами СПП‑1.

Тридцать человек — больше трети того числа, которое могла поднять «летающая корова». На борту «Земли‑2» было пятьдесят членов экипажа и пассажиров. Если случится чудо и все они выжили, их просто некуда будет грузить.

Но это, сказал себе Чилингаров, меньшая из всех проблем. Можно будет оставить на льдине спецназовцев: «Ми‑26» обернется туда-обратно за полтора часа, за это время ничего с тренированными парнями не случится. Да он и сам с радостью уступит свое место на борту вертолета, лишь бы только с людьми Гумилева все было в порядке…

Через десять минут он понял, что высаживать на лед никого не придется.


Спасшихся было пятеро, и все они были без сознания.

«Летающая корова» зависла в десяти метрах над черным зеркалом полыньи, и из ее стального брюха выпали похожие на белую паутину тросы. По ним скользнули к воде спасатели в красных надувных жилетах. На минуту красные и оранжевые цвета перемешались — спасатели вылавливали из ледяных волн плававшие на поверхности тела и надевали на них кожаные ремни, пристегнутые к тросам. Потом тросы начали медленно втягиваться в чрево огромного вертолета — вместе со спасателями и спасенными. Первым на борт подняли старика с изможденным, белым, как молоко, лицом — Чилингаров с трудом узнал в нем бравого генерала Свиридова. Рука генерала, когда Артур Николаевич дотронулся до нее, была холодной и твердой, как у трупа.

— Он жив, — заверил Чилингарова один из спасателей. — Сейчас вколем ему «антишок», и он очнется.

— А остальные? — спросил Артур Николаевич.

Спасатель пожал плечами.

— Все живы. Им повезло, что Кривошеев сразу засек их маячок. В такой воде больше двух часов даже в спецкомбинезонах не продержаться.

«Ошибаешься», — подумал Чилингаров. Разработанные в корпорации Гумилева комбинезоны были фактически автономными системами жизнеобеспечения — они не пропускали тепло, экранировали жесткое излучение и были снабжены запасом витаминизированной воды, достаточным для того, чтобы поддерживать силы в течение нескольких суток. Впрочем, это были секретные разработки, и ничего удивительного, что ребята из МЧС о них еще не слышали.

Вторым спасенным оказался Михаил Беленин. Олигарх выглядел гораздо лучше генерала; его лицо заросло жесткой черной щетиной, но осталось таким же мясистым и упитанным. Чилингаров не имел причин хорошо относиться к Беленину и все же при виде живого олигарха испытал некоторое облегчение: он отдавал себе отчет в том, сколько проблем могло бы возникнуть у организаторов экспедиции, если бы выяснилось, что человек, занимающий восьмую позицию в российском списке «Форбс», бесследно сгинул в арктических льдах.

Третьей была девушка, в которой полярник не без труда узнал няню маленькой дочки Андрея Гумилева. Когда-то смуглая, а теперь просто желтая кожа туго обтягивала скулы Марго Сафиной, делая ее похожей на страшноватую мумию. Но девушка пришла в себя первой, еще до того, как врач с эмблемой МЧС на рукаве сделал ей в вену антишоковую инъекцию.

— Где Андрей? — еле шевеля потрескавшимися губами, проговорила она.

Чилингаров понятия не имел, где Гумилев, но успокаивающе погладил девушку по тонкой руке.

— Все хорошо, милая, — сказал он. — Теперь все будет хорошо.

Марго хотела что-то сказать, но силы оставили ее, и она только глубоко вздохнула, прикрыв глаза.

Четвертым в вертолет подняли Кирсана Илюмжинова. Калмык выглядел так, словно только что прилег отдохнуть — на его непроницаемом восточном лице застыло выражение Будды, ушедшего в нирвану.

Последним на борт «Ми‑26» доставили высокого худого мужчину со светлой бородой.

— Господи, — вырвалось у Чилингарова, который всю жизнь считал себя атеистом. — Андрюша… живой!

Врач сделал Гумилеву укол, но, в отличие от других спасенных, Андрей так и не пришел в себя.

— Срочно готовьте реанимационную установку! — распорядился врач. — Подключайте дефибриллятор!

— Что с ним? — спросил Чилингаров.

— Общее переохлаждение. Остановка сердца. Еще пятнадцать минут — и было бы поздно.


Андрей Гумилев открыл глаза вечером следующего дня. Он находился в помещении, совсем не похожем на оборудованные по последнему слову техники каюты «Земли‑2». Узкая жесткая койка, никелированная стойка капельницы унылый казенного вида шкаф с какими-то пузырьками. Через иллюминатор проникал ослепительно белый свет — значит, он уже не на дне океана, а на поверхности.

Гумилеву казалось, что он вынырнул из глубин какого-то чудовищно реалистичного кошмара — и требовалось огромное усилие, чтобы разобраться в хитросплетении настоящих и пригрезившихся ему ужасов.

Над ним склонилось чье-то озабоченное лицо.

— Пришли в себя, Андрей Львович? Ну вот и славно! Сейчас сделаем укольчик, и вы сразу почувствуете себя бодрее…

«Кто это? — подумал Гумилев. — Врач? Наш или…»

Его передернуло. В кошмаре, который ему снился, тоже были врачи — во всяком случае, халаты на них были белые. Но то, что они делали, было слишком страшно, чтобы быть правдой. Это сон, сказал он себе, всего лишь сон.

— Все хорошо, Андрей Львович, — успокаивающе мурлыкал между тем доктор, набирая в шприц жидкость из стеклянной ампулы. — Дайте-ка сюда вашу ручку… не бойтесь, больно не будет, я введу прямо в капельницу…

Гумилев скосил глаза и увидел присосавшегося к правой руке зеленого «паука», от которого тянулся к капельнице тонкий прозрачный катетер. Человек в белом халате наклонился, в руке у него блеснула игла…

…, внизу, тоже кололи его, вспомнил Андрей. В их шприцах была красная жидкость, после этих уколов ужасно болели вены и, что хуже всего, в голове словно поселялся кто-то чужой. Этот чужой нашептывал ему какие-то слова, неправильные, нехорошие, от них Андрея мутило, рвало горькой желчью, а в позвоночник словно ввинчивалось острое зазубренное сверло…

— Нет!!! — крикнул Гумилев, рванувшись. Руку пронзила боль, зеленый «паук» повис на своей прозрачной паутине, из жала его вытекла рубиновая капля крови.

Доктор изумленно уставился на Андрея.

— Что с вами, Андрей Львович? Вы не узнаете меня?

Гумилев помотал головой. Зря он это сделал — комната закружилась, потеряла четкие очертания.

— Я корабельный доктор, — донеслось до него из зыбких, расплывающихся далей. — Юрий Сергеевич Белоусов. Я лечил вашу дочку, когда она упала и разбила себе бровь, — помните?

И тут Андрей окончательно пришел в себя.

— Маруся, — прошептал он побелевшими губами. — Доктор… моя дочь… Маруся… где она?

— Всему свое время. — Голос доктора звучал все так же благодушно, но Андрея это благодушие обмануть не могло. — Для начала вам нужно поправиться. Экий вы, батенька, вспыльчивый. Вырвали с мясом иголку… Придется вас теперь, извините, колоть еще раз, в другую руку. А что ж вы хотели? В musculus gluteus такое лекарство, знаете ли, не колют…

Он потянулся за свисающим катетером, но Гумилев перехватил его запястье.

— Доктор, — сказал он свистящим шепотом, — я не больной и не сумасшедший, чтобы так со мной разговаривать. Скажите мне правду: что с моей дочерью?

Доктор Белоусов вздохнул. Аккуратно высвободил руку.

— Мне очень неприятно об этом говорить, Андрей Львович… Спасательная операция продолжалась три дня. Наши летчики… они не щадили себя.

— Что с моей дочерью? — повторил Гумилев.

— Ее не нашли, Андрей Львович. Поверьте, мне очень жаль.

Шрифт
Размер букв
А
А
Яркость и контраст
Темнее
Светлее
По умолчанию

Мои закладки

Нет сохранённых закладок

Цитаты

Нет сохранённых цитат
Aa Книги Оглавление Энциклопедия Закладки Цитаты

Сообщить об ошибке в тексте книги

Миллиардер-3. Конец игры Кирилл Бенедиктов Конец игры